Рассуждение Ивана Ивановича Марценюка

 

Я не верю, что мы открывали,
делали музеи для себя и ради себя…
Я не верю. И не поверю!

Письмо
директору Ассоциации частных музеев и участникам Ассоциации, хранителям и собирателям и создателям музеев об изменении в названии слова «частный» на слово «народный» по одному слову души: за Державу обидно – страну раскатали по бревнышкам. Потому не желаю участвовать в грабеже и быть частным.
Желаю быть народным.

 

И вот она, наша земля русская, от края до края. И понеже, кто отдаст хоть пядь земли иль присвоит, отступником скажется, и нет с ним ни согласия, ни прощения. Пядь – это то, что вмещается в пятерню, то ясно, что ничем, ни большим ни малым, все наше – народу лежащее, народное.

В том есть истина и дух русского народа и всех народов, прилежащих в границах. Ни полотна, ни иконы, ничто другое не имело имени от мастера, от человека. Все отдавалось Творцу. Единому и негрешимому.

Отказ от имени – то не принижение, то – чистота сердешняя. Вот где истина. И тогда нет тщеславию, несть честолюбию, несть самолюбию, несть самолюбованию, несть обольщению других: указал, что мое – и обольстил малых других. Несть и несть.

Потому мастер, собиратель чего-то, он имеет не от себя и не свое, но от народа и народное. Он – создатель музея, хранитель. И потому в Советское время собирались народные музеи, хотя бы и собирал иль создавал его один человек. И то было верно.

Невозможно и пядь земли присвоить, а тут берут часть истории и собирают в музей, создают как историю края народа, но когда открыл уж музей, то «приходите ко мне в частный музей». Сразу понимаешь – энтому человеку немного в лекарню надоть. Как можно историю народа присвоить?

Иль собиратель икон, коих множество. «Вот, говорит, мой музей». И тут же хвалится: «Вот икона у меня мироточивая». Богородица XII века у него мироточит. Так не у него, а по нем она плачет, за всех собранных угодников в окладах – теперича частные они, не Божьи. Да спасет душу собирателя икон Богородица. Знамо спасет. Не даст ему в другой раз похвалиться, в другой раз сказать, очернить душу свою, присвоить плач иконы.

Все музеи можно разделить на краевые, природные, местные, о народах, исторические… Даже музей игрушек имеет границы от и до, т.е. исторически привязан.

Частный можно выделить, если то музей мастера или по слову художника, и он от себя что-то мастерит. И то, у этого мастера были мама, папа, коих нельзя отвергнуть как создателей. И здесь, значит, не частный, но семейный.

Потому «частный» наотмашь отвергается, и потому, дабы не громоздить многими другими, следует принять единоверное слово «Народный музей»: из народа вышедший, о народе пекущийся, утверждающий правду жизни. Не то в государственных музеях с вечными происками, что бы урвать иль куда склонить.

Итак, частный иль народный? Народный иль частный?

Народный – без изменения, живущий, ничего не требующий, как русская буква «Ѣ» – ять, знаменующая: истина есть. Значит, так и бывать всему.

Частный же – не всегда честный, равно как и государственный ведет в угоду себе. И государство измывается над народом, показывая и уклоняя историю и сам народ уклоняя в угоду себе.

Значит, так и бывать – все именующиеся и по ошибке названные частными будут народные. И потому не раздерем нашу историю. Не растолчем на твое и мое, но другое, как следствие – наше и не наше. Вопием духом – это вся земля наша, русская. И я, собиратель музея, делатель, как часть общего, и не часть вовсе: я и Родина – одно – вот должно быть.

Из народа вышел, с народом иду.

Народ – носитель и хранитель, и только он может сохранить и преумножить.

Вот такое обращение я написал. Мне бы хотелось, чтобы его поняли и приняли не только Шабуров, но и сами люди, т.е. собиратели музеев.

От себя же хочу сказать. Ну, коль я всё-таки не сторонний писака-наблюдатель: у меня их два – музея. И слово «мое» у меня вообще никак не может быть применимо. Музей бабушек – как я могу применить к себе бабушек? А «Безсмертный полк Валаама» – это солдаты, и как я могу сказать: «Я их делал»? Если я их делал, значит они мои, значит и подвига у них не было, и я его могу как-то присвоить. Что я могу взять у солдат? Ничего я не могу взять. Медали у них могу украсть только если – ну, если вот назову «частный», тогда украду медали и повешу себе.

Всё.